“Услышьте голос Мариуполя” – серия историй людей, которым удалось эвакуироваться из блокадного Мариуполя. Мы продолжаем серию разговором с Хрыстыной, которая 15 марта вместе с мужем и собакой уехала из города. Сначала они поселились в дачном доме на Белосарайской косе (33 км от Мариуполя), однако после прихода «ДНР»-овцев на косу семья решила ехать дальше.
Хрыстына — львовянка. Она родилась и выросла на Галычине, много путешествовала по Украине и случайно нашла себе новый дом. Сперва Кристина влюбилась в Мариуполь, а затем и в местного мужчину, с которым они поженились. Супруги завели голубоглазого хаски и мечтали о спокойной жизни в стремительно развивавшемся городе — ровно до 24 февраля. А дальше — блокада, обстрелы, укрытия, сборы рюкзаков в считанные минуты, блокпосты. И дорога к безопасному месту, длиной в тысячу километров, которая заняла пару недель. Девушка верит, что вскоре все равно сможет вернуться в потерянный дом, в Мариуполь, чтобы помогать его восстанавливать после победы.
— Я родилась во Львове, но с детства постоянно путешествовала. Как-то решила съездить в Мариуполь. Это было в октябре 2018 года. Когда я ехала туда, не знала, что там есть море! Представляла, что там завод и несколько многоэтажек, в которых живут работающие на заводе люди. А когда приехала — влюбилась и осталась. Я пробыла там один день, после чего вернулась домой, собрала все вещи и переехала буквально через неделю-две.
Мариуполь – молодой. Он постоянно развивается. Город с каждым днём становится лучше. В Мариуполе стараются, чтобы это был город для людей и о людях. Прилагается много усилий для того, чтобы это был туристический город и чтобы люди туда приезжали снова и снова, чтобы увидели эту красоту своими глазами. Когда я увидела план развития города на последующие годы, твердо решила, что на ближайшие пять лет хочу остаться здесь. Ибо планы были просто прекрасны. Город должен был стать просто конфеткой.
24 февраля мы с мужем ехали поездом из Одессы в Мариуполь. Нас остановили в восемь утра, сказали: поезд дальше не едет, потому что началась война. Нам дали выбор: либо своим ходом добираться дальше до города, либо на автобусе ехать в Пологи и уже оттуда эвакуироваться. Мы сразу сказали, что мы точно едем в Мариуполь, поскольку там мы на друзей оставили свою собаку.
Когда в городе отключили свет, тепло и воду, мы сразу переехали в коридор. Перенесли туда все необходимое, обустроили жилое пространство и практически не выходили даже в комнаты. Разве что, когда было совсем тихо, то могли забежать на кухню и взять что-нибудь перекусить.
Мы были совершенно изолированы. Где-то до четвертого числа еще павербанк как-то подзарядил телефон, так что можно было попробовать ловить связь, но дальше вышки уже не работали. Потому у нас связи, в принципе, вообще не было. Я больше всего переживала за тех, кто переживает за нас. Потому что, будучи дома, я знаю, что у меня минимальная, но какая-то безопасность есть. Но сообщить родственникам и друзьям о том, что я жива, у меня не было возможности. Поэтому все, что они могли на тот момент делать, это мониторить, нет ли моего адреса в попаданиях.
Мы уехали из Мариуполя 15 марта. Утром к нам прибежал сосед и начал наводить кипиш: «Чего вы не уезжаете? Там есть коридор! Так что мы собрались буквально за считанные минуты. Выехали двумя машинами: сосед, четыре человека в его авто и еще шесть пассажиров во второй машине. В таком составе мы двинулись на Белосарайскую косу на дачу (в 29 км от Мариуполя. – прим. ред.).
Когда наконец приехали на косу, помню, я начала плакать. От радости. Мой муж вышел из машины и говорит: “О, наш флаг, хорошо”. И выдохнул. Первые дни на косе были вообще как манна небесная, потому что мы попали в цивилизацию, где лампочка светится, где батареи могут быть горячими и где ты можешь в розетку вставить вилку и зарядить телефон. Или поставить чайник, чтобы вскипятить воду – и тебе для этого даже не нужен мангал!
“ДНР”-овцы зашли на косу на третий день нашего пребывания там. Это было утро, где-то 8—9 часов. Мы вышли в котельную, чтобы досыпать угля, перекурить и разобраться, какие же планы на сегодняшний день и что будем делать дальше. Наши девчонки тогда пошли в магазин. Приходят и говорят, что на маяке, который стоит недалеко от нас, где флаг был — флага нет. Его сняли. Тогда у меня началась истерика.
Где-то через неделю “ДНР”-овцы начали пропускать машины с хлебом. Я видела, как люди радуются: “Мы купили хлеб, это же классно! Буханочка хлеба — она пахнет, она мягкая!” Я смотрела на них и понимала, что это сейчас просто подачка, чтобы люди принимали их по-доброму. Они еще ходили в магазины и говорили местным, что, если вы хотите торговать, мы вам наладим поставки, но вам нужно перейти на рубли и установить терминалы, подвязанные к России. И тогда я заявила, что всё – берём первую же машину, которую найдем, и уезжаем отсюда.
Нам подсказали контакты одного мужчины — водителя, который живет то ли на косе, то ли в Мелекино. Словом, где-то недалеко. И он готов ехать за деньги. Когда мы ему позвонили, он согласился, сказал, что с собакой можно. А еще добавил, что с нас будет три тысячи за дорогу до Бердянска. Мы такие: “Что?!” Спрашиваем, а если у нас нет наличных денег, можем ли мы картой рассчитаться? Можно, но ещё плюс 25 %. Это просто вымогательство. Но у нас не было выбора.
Когда мы приехали в Бердянск, первое, что сделали — зашли в спорткомплекс и записались в очередь, кажется, на 134-й или 136-й автобус. Но, когда вышли на улицу, к нам подъехал волонтёр и сказал: «Если хотите ехать, садитесь ко мне в машину — отвезу на кольцевую за городом. А там уже пересядете на автобус и поедете дальше”. Так мы попали без очереди.
Перед блокпостами мой муж сказал, чтобы я на украинском даже не пикала, пока не попадём на подконтрольную территорию. Это был отрезок пути, где я реально боялась говорить на своем языке. Был страх спровоцировать их. Когда мы приехали к последнему блокпосту перед Васыльевкой, водитель зашел внутрь автобуса и сообщил, что сегодня ночуем здесь, потому что блокпост уже не работает и не пропускает”. Так все автобусы запарковались на разбитой заправке. Спали прямо в автобусе, кто где успел присесть. Наутро, около 8-ми часов, все автобусы собрались в колонну. Но нас снова остановили, сказали, что не пропускают. Мы такие: “Как это?” А они говорят, что хотят, чтобы им дали бензовоз в обмен на то, что они нас пропустили. Жизнь людей – за горючее.
Сейчас я во Львове, в безопасности. Но я никогда не думала, что буду бояться звука самолёта. Сегодня услышала, как он приземлялся, — меня перетрясло, сразу выступили слёзы. Ибо в тот момент ты не понимаешь, что происходит. Думаешь: неужели оно пришло сюда?!
Но тем не менее я считаю, что я ничего не пережила. Чувствую, что вышла сухой из воды. На меня каждый раз накатывается чувство вины, когда вижу то, что произошло в Буче, в Ирпене. Во время блокады в Мариуполе я готовила с соседями в казане, собирала дождевую воду, топила снег, гуляла с собакой, сидела и слушала, как где-то падают снаряды рядом. А тем временем оно падало на людей. А я, сидя в коридоре дома, не знала, что на самом деле происходит вокруг. Лишь через два дня после того, как я уехала из Мариуполя и включила интернет, я увидела, откуда я уехала.
Двоюродный брат моего мужа рассказывал, как у него на глазах танк переехал людей. Ну, почти мёртвых людей, которые еще дёргались, но после танка от них ничего уже не осталось. Еще он видел уничтоженные дома его друзей. Видел, как прилетает, как дом разлетается. Он ходил по больницам и искал своего друга. Он видел всех этих изуродованных людей.
Сейчас я хочу волонтёрить и помогать другим. Мы ходили на железнодорожный вокзал, спрашивали, чем можем быть полезны. Но, когда ты говоришь, что приехал из Мариуполя, тебе отвечают, что мы в первую очередь всё для вас сделаем, сядьте и отдохните. А ты садишься и понимаешь, что ты не можешь отдохнуть. Тебе нужно заземлиться. Ты нуждаешься в обыденности и рутине. В конце концов мы нашли штаб волонтерской сотни. Там нам сказали, что можем записаться в их ряды, чтобы в дальнейшем на вокзале координировать людей, подсказывать, куда и как добраться и куда обратиться за помощью.
Мой дом – в Мариуполе. Как только я начинаю думать о нём, первая мысль: мой дом утерян. Я всё еще надеюсь, что вернусь туда. Но это будет уже не тот город, в котором жила и в котором любила. Там будет просто ровная земля. Всё нужно будет начинать с нуля. Это уже не будет мой Мариуполь. Это будет просто воспоминание, которое тебя мучает.
Самая красивая картинка, которую я представляю, вспоминая Мариуполь, – это панорамный вид на город с водонапорной башни. Оттуда виден и левый берег, и “Ильича”, и центральный район, и море, и драмтеатр. Там видно всё.
